от нуля до восьмидесяти парашютов
драббл (внезапно) по «шпион, выйди вон».
по не тому пейрингу))) для Botan-chan
автор: я
размер: ок. 800 слов
персонажи: Гвиллам и его лысеющий бойфренд Ричард))
посткино))
читать дальшеВ угловом окне дома напротив уже год как не горел свет. Верней, иногда зажигался — но (если бы кто-то наблюдал, то заметил бы) на каких-то полчаса, словно кто-то заходил, чтобы забрать кое-что или, наоборот, оставить и уходил. Словно в этой квартире — с угловым окном — никто и не жил.
Пару дней назад поздно вечером в этом окне загорелся свет. Всего часа на три. Но если бы кто-то наблюдал, то понял бы, что квартирка вновь стала жилой: шторы разошлись в разные стороны, окно отворилось, свет вспыхивал то в одной комнате, то в другой. А ещё — и это уже с улицы никак нельзя было заметить — пустующие полки в шкафах заполнились — совсем немного — одеждой, а в основном — книгами; в холодильнике теперь стояла бутылка молока и пакет замороженных овощей вместо давно засохшего кусочка сыра, пролежавшего там последний год. И ещё с подоконников и полок пропала пыль — хозяин был аккуратным.
С того вечера — если бы кому-то вздумалось наблюдать — свет в угловой квартирке загорался, как во всякой, где живёт холостой работающий мужчина: утром и вечером. Впрочем, по вечерам свет горел долго: и в незашторенное окно любой желающий мог бы увидеть, что хозяин до ночи проверяет тетради или читает. Телевизор он не смотрел, а в газеты заглядывал раз в неделю.
Иногда к нему приходили какие-то гости. Может, друзья, может, навязчивые коллеги, тут даже самый внимательный не разобрал бы. Хозяин не скучал с этими гостями, но визитам их не слишком радовался.
И никогда не задёргивал шторы.
Как-то в дверь угловой квартирки постучался гость, которого никто не ждал и не приглашал. Он совсем не походил на других — те являли собой разношёрстную компанию: кто-то вёл себя подчёркнуто чопорно и пил чай, отставив мизинец, кто-то хохотал во весь голос, запрокидывая голову и демонстрируя всем полный набор вставных зубов, кто-то носил розу в петлице и невыносимых расцветок галстуки. Незваный гость был аккуратен, как те, чопорные, внутренне — и только внутренне! — несомненно переживал бурю чувств, на которую были способны любители посмеяться, и что-то в нём было такое, что наводило прежде всего на мысли о любителях роз в петлице, хотя одет этот гость был элегантно и сдержанно, хотя галстук было, пожалуй, немного слишком яркий.
В тёмном подъезде этот гость выглядел неуместно.
Постучал он коротко, но как будто настойчиво. Как будто решительно. За решительностью можно было бы заметить страх — но замечать было некому, потому что по лестнице в тот момент никто не поднимался. Открывать хозяин не спешил, ведь он никого не ждал — с улицы любой бы заметил, что он проверял тетради и, видимо, был крайне недоволен учениками. Стук повторился, но теперь он прозвучал не так уж уверенно. Пальцы у незваного гостя дрожали.
— Ричард… — и голос его подвёл, сорвавшись на втором слоге. — Открой.
С улицы любопытствующий наблюдатель заметил бы, что хозяин — даже услышав стук — не сразу пошёл открывать. Несколько мгновений он сидел, глядя прямо перед собой, а потом медленно закрыл тетрадку. Ручка покатилась по полу в одну сторону, а колпачок в другую.
Открывать он пошёл не сразу — сначала поднял ручку, надел колпачок, сложил тетради двумя аккуратными стопками. Потом задёрнул шторы, и так лишил любого любопытствующего возможности узнать, чем же кончился неожиданный визит.
Дверь открылась тоже медленно. Без лишней спешки, даже с излишней неспешностью. Ричард — хозяин — коротко кивнул гостю и посторонился, пропуская. И потом уже, когда закрыл за ним дверь, сказал:
— Я всё понимаю, Питер.
— Нет, — глухо отозвался гость. — Не понимаешь. Я ошибался. Я позволил запугать себя.
— Я сделаю чай.
Бледный от волнения, Питер так и остался стоять в прихожей, не решаясь ни пойти за Ричардом, ни бежать прочь. Через пять минут, впрочем, его позвали в гостиную.
— Чайник пока закипит, — сказал хозяин, — ты можешь объяснить мне. Если хочешь.
— Я бы, — голос снова подвёл, потому что губы дрожали, — хотел вернуться. Просить тебя вернуться. То, что произошло, больше не повторится. Обещаю.
— Всё же я хотел бы объяснения, — осторожно отозвался Ричард.
— Я не хочу быть один. Один… один человек сказал, что привязанности — это уязвимое место. Но мне всё равно. Другой… человек сказал, что я могу до конца жизни быть один. Без семьи. Я не хочу.
— А что сказал, — с лёгкой горечью улыбнулся Ричард, — третий человек? И четвёртый?
— Я не слышал.
Если бы шторы были отдёрнуты, то с улицы было бы видно, что гость растерянно моргает. Он мог бы сказать, что третий нашёл в себе силы на убийство — и, может, пояснил бы, чем это убийство так страшно — и что этот третий жил в одиночестве всю свою жизнь — кроме, может, цепочки ярких дней когда-то давно. Но лучше яркие дни — все возможные яркие дни — чем рождённое только лишь страхом одиночество. Питер мог бы всё это сказать, но не стал. Вместо этого он зачем-то раздвинул шторы — до странности аккуратно, хотя руки его дрожали.
— Что за жертвы, Питер? — с прежней горечью спросил Ричард.
— Ты не любишь зашторивать окна, да? Не надо. — Питер смотрел в окно. — Я останусь сегодня? А завтра… ты же переедешь ко мне?
Свет в гостиной горел, потому с улицы было видно хорошо, как Ричард положил руку на плечо своему гостю, а потом развернул к себе и обнял. И — вслепую — потянулся, чтобы задёрнуть шторы.
по не тому пейрингу))) для Botan-chan
автор: я
размер: ок. 800 слов
персонажи: Гвиллам и его лысеющий бойфренд Ричард))
посткино))
читать дальшеВ угловом окне дома напротив уже год как не горел свет. Верней, иногда зажигался — но (если бы кто-то наблюдал, то заметил бы) на каких-то полчаса, словно кто-то заходил, чтобы забрать кое-что или, наоборот, оставить и уходил. Словно в этой квартире — с угловым окном — никто и не жил.
Пару дней назад поздно вечером в этом окне загорелся свет. Всего часа на три. Но если бы кто-то наблюдал, то понял бы, что квартирка вновь стала жилой: шторы разошлись в разные стороны, окно отворилось, свет вспыхивал то в одной комнате, то в другой. А ещё — и это уже с улицы никак нельзя было заметить — пустующие полки в шкафах заполнились — совсем немного — одеждой, а в основном — книгами; в холодильнике теперь стояла бутылка молока и пакет замороженных овощей вместо давно засохшего кусочка сыра, пролежавшего там последний год. И ещё с подоконников и полок пропала пыль — хозяин был аккуратным.
С того вечера — если бы кому-то вздумалось наблюдать — свет в угловой квартирке загорался, как во всякой, где живёт холостой работающий мужчина: утром и вечером. Впрочем, по вечерам свет горел долго: и в незашторенное окно любой желающий мог бы увидеть, что хозяин до ночи проверяет тетради или читает. Телевизор он не смотрел, а в газеты заглядывал раз в неделю.
Иногда к нему приходили какие-то гости. Может, друзья, может, навязчивые коллеги, тут даже самый внимательный не разобрал бы. Хозяин не скучал с этими гостями, но визитам их не слишком радовался.
И никогда не задёргивал шторы.
Как-то в дверь угловой квартирки постучался гость, которого никто не ждал и не приглашал. Он совсем не походил на других — те являли собой разношёрстную компанию: кто-то вёл себя подчёркнуто чопорно и пил чай, отставив мизинец, кто-то хохотал во весь голос, запрокидывая голову и демонстрируя всем полный набор вставных зубов, кто-то носил розу в петлице и невыносимых расцветок галстуки. Незваный гость был аккуратен, как те, чопорные, внутренне — и только внутренне! — несомненно переживал бурю чувств, на которую были способны любители посмеяться, и что-то в нём было такое, что наводило прежде всего на мысли о любителях роз в петлице, хотя одет этот гость был элегантно и сдержанно, хотя галстук было, пожалуй, немного слишком яркий.
В тёмном подъезде этот гость выглядел неуместно.
Постучал он коротко, но как будто настойчиво. Как будто решительно. За решительностью можно было бы заметить страх — но замечать было некому, потому что по лестнице в тот момент никто не поднимался. Открывать хозяин не спешил, ведь он никого не ждал — с улицы любой бы заметил, что он проверял тетради и, видимо, был крайне недоволен учениками. Стук повторился, но теперь он прозвучал не так уж уверенно. Пальцы у незваного гостя дрожали.
— Ричард… — и голос его подвёл, сорвавшись на втором слоге. — Открой.
С улицы любопытствующий наблюдатель заметил бы, что хозяин — даже услышав стук — не сразу пошёл открывать. Несколько мгновений он сидел, глядя прямо перед собой, а потом медленно закрыл тетрадку. Ручка покатилась по полу в одну сторону, а колпачок в другую.
Открывать он пошёл не сразу — сначала поднял ручку, надел колпачок, сложил тетради двумя аккуратными стопками. Потом задёрнул шторы, и так лишил любого любопытствующего возможности узнать, чем же кончился неожиданный визит.
Дверь открылась тоже медленно. Без лишней спешки, даже с излишней неспешностью. Ричард — хозяин — коротко кивнул гостю и посторонился, пропуская. И потом уже, когда закрыл за ним дверь, сказал:
— Я всё понимаю, Питер.
— Нет, — глухо отозвался гость. — Не понимаешь. Я ошибался. Я позволил запугать себя.
— Я сделаю чай.
Бледный от волнения, Питер так и остался стоять в прихожей, не решаясь ни пойти за Ричардом, ни бежать прочь. Через пять минут, впрочем, его позвали в гостиную.
— Чайник пока закипит, — сказал хозяин, — ты можешь объяснить мне. Если хочешь.
— Я бы, — голос снова подвёл, потому что губы дрожали, — хотел вернуться. Просить тебя вернуться. То, что произошло, больше не повторится. Обещаю.
— Всё же я хотел бы объяснения, — осторожно отозвался Ричард.
— Я не хочу быть один. Один… один человек сказал, что привязанности — это уязвимое место. Но мне всё равно. Другой… человек сказал, что я могу до конца жизни быть один. Без семьи. Я не хочу.
— А что сказал, — с лёгкой горечью улыбнулся Ричард, — третий человек? И четвёртый?
— Я не слышал.
Если бы шторы были отдёрнуты, то с улицы было бы видно, что гость растерянно моргает. Он мог бы сказать, что третий нашёл в себе силы на убийство — и, может, пояснил бы, чем это убийство так страшно — и что этот третий жил в одиночестве всю свою жизнь — кроме, может, цепочки ярких дней когда-то давно. Но лучше яркие дни — все возможные яркие дни — чем рождённое только лишь страхом одиночество. Питер мог бы всё это сказать, но не стал. Вместо этого он зачем-то раздвинул шторы — до странности аккуратно, хотя руки его дрожали.
— Что за жертвы, Питер? — с прежней горечью спросил Ричард.
— Ты не любишь зашторивать окна, да? Не надо. — Питер смотрел в окно. — Я останусь сегодня? А завтра… ты же переедешь ко мне?
Свет в гостиной горел, потому с улицы было видно хорошо, как Ричард положил руку на плечо своему гостю, а потом развернул к себе и обнял. И — вслепую — потянулся, чтобы задёрнуть шторы.
-
-
17.07.2013 в 05:00Только я не поняла, кто этот третий, потому что, вроде как, до убийства Джим в одиночестве не жил
В свою очередь - про котиков
-
-
17.07.2013 в 05:00-
-
17.07.2013 в 13:52третий — это Джим. почему это он не один жил? с кем же?)
-
-
17.07.2013 в 15:43третий — это Джим. почему это он не один жил? с кем же?
Я тоже подумала, что Джим, но потом усомнилась, т.к. мне казалось, что у них с Биллом была насыщенная жизнь во всех смыслах. Хотя, возможно, я ошибаюсь. Кстати, а второй тогда?
-
-
17.07.2013 в 15:58а второй — Рики. он же страдал, что не хочет доживать жизнь одиноким задротом, как Смайли.
-
-
17.07.2013 в 17:36Точно, Рикки. Блин, да. Прекрасно, короче, получилось про этих трёх людей. И про шторы.
-
-
22.07.2013 в 17:32-
-
22.07.2013 в 18:59-
-
22.07.2013 в 19:03-
-
22.07.2013 в 19:24-
-
22.07.2013 в 19:32но потом придумаю себе сиквелл с ХЭКстати, сорри, я напрашиваюсь на комплименты, но тебе правда котики понравились? А то я сейчас перечитываю, и оно такое... безыдейное до ужаса >.<
-
-
22.07.2013 в 19:34-
-
22.07.2013 в 19:59